dmitgu.narod.ru
Сказать, что путь разума хуже другого, можно только с точки зрения того субъекта, которому этот путь чужд. И поэтому выбор того или иного пути – вещь в огромной степени произвольная, этот выбор нельзя вполне обосновать (доказать). Есть караси, есть воробьи, есть крокодилы и т.д. – у Природы нет единообразия, она не требует, чтобы все были или только карасями, или только воробьями, или только крокодилами.
Поэтому разные общества могут пойти разными путями. А внутри конкретного общества его будущий путь выбирается в результате борьбы (вплоть до вооруженной борьбы) разных точек зрения. Ведь обычно разные стратегические пути несовместимы между собой и следование одним путем делает невозможным движение в другом направлении. Поэтому столкновения при серьёзном выборе дальнейшего развития неизбежны.
Если мы перейдем к проектируемости, то возрастут, разумеется, издержки на мышление. Но и отдача будет от мышления за счет правильного приложения сил. Конечно, если условия жизни и деятельности меняются слабо, то уместно применять готовые решения. В этом проектируемость и укладность не расходятся.
Если бы люди в прошлом могли на какое-то мгновение подумать на качественном уровне о существовавшем тогда общественном строе, то они бы пришли к выводу, что существование их общественного строя и укладности является уместным – при их уровне знаний и производительности. И все их усилия на мышление оказалось бы, в общем, бесполезными, не побудили их переходить к проектируемости, например.
Но в наше время условия жизни и деятельности меняются достаточно сильно даже для отдельного человека, и пытаться жить в рамках укладности теперь – плохое решение. Теперь надо думать, хотя мышление и требует усилий.
Тут можно привести такую аналогию: для макроскопических объектов действуют законы теории относительности, которые при ничтожных (в сравнении со светом) скоростях переходят в формулы классической механики. И для небольших (по сравнению со скоростью свет) скоростей, даже зная теорию относительности, уместно пользоваться классической механикой, потому что ее формулы проще. Но нелепо делать расчеты по законам классической механики в более сложном случае – когда скорости сравнимы со скоростью света. Считать-то будет проще, да только космический корабль разобьешь, например, взорвешь что-то или получишь иные вредные последствия подобных «расчетов».
И сейчас человечество вышло на такой уровень развития, когда надо учитывать «релятивистские» эффекты. Это – плата за повышение производительности труда и более высокую защищенность от природной стихии, чем была у наших предков. Количество вариантов, которое теперь приходится рассматривать, возрастает.
Теперь было бы неуместным продолжать в том же духе, когда каждую историческую эпоху существовавший тогда порядок вещей объявлялся «святым» и «цивилизованным». Еще недавно – в 19-м и начале 20 века – монархии разваливались и с этим боролись под лозунгом защиты монархий – защиты «цивилизованного» пути. И восстанавливали монархии мечом и огнем. В конце 20 века начали прославлять очередной «цивилизованный путь» – капитализм с демократией, не останавливаясь перед тем, чтобы обрекать на вымирание миллионы людей.
А вот если подумать, когда уместно одно, а когда – другое, то потребуется приложить изрядное количество умственных усилий, и теория, способная делать свой выбор, будет уже сложнее и монархических принципов, и либеральных ценностей, и принципов социализма. И думать теперь требуется, потому что жизнь стала не только крайне динамичной, но и укладность, господствовавшая на протяжении тысячелетий, не годится для нашего времени. Для понимания требуется более сложная теория, объясняющая разные варианты.
Можно привести такую аналогию: свет проявляет себя и как поток частиц, и как волна. Но объединить оба подхода удалось только в рамках квантовой механики, и квантовая механика оказалась значительно сложнее, чем корпускулярная или волновая теория. Причем квантовая механика оказалась сложнее их обеих вместе взятых, а указанные теории оказались лишь предельными (упрощенными) случаями квантовой теории. Свет же оказался состоящим не из волн, и не из частиц, а из более сложных квантовых объектов.
Расширение теоретических принципов общества наверняка не будет последним. Но переход к еще более широкой вариантности будут делать следующие поколения, а затем будут и иные открытия. Расширение наших знаний о мире и обществе вряд ли прервется, пока будет жить человечество. И наше поколение лишь маленькое звено в цепи этих изменений.
Пока мы не пройдем свой путь, будущие поколения не увидят своих перспектив, поэтому бессмысленно пытаться предвидеть всё. Но чтобы будущие поколения увидели дальше, мы обязаны формулировать и реализовывать те знания, для которых общество уже накопило достаточно фактов и закономерностей, чтобы мы были в состоянии сделать свой шаг. «Сделать свой шаг» – то есть, добавить свои факты и закономерности, сделать выводы на базе этих фактов и закономерностей, проверить их, чтобы тоже выполнить свой долг перед человечеством и внести свой вклад в его развитие.
По существу, сторонники укладности не располагают умственными аргументами в пользу организации общества по любезным им принципам укладности. Но укладность располагает колоссальнейшим багажом «заклинаний» и привычкой людей слушаться этих заклинаний.
В момент высочайшей опасности, за десять лет до 2ой мировой войны, русские люди нашли в себе силы преодолеть тысячелетние привычки и перейти к проектируемости. Но опасность исчезла после того, как Россия в войне нанесла поражение наиболее мощной силе Запада – европейскому фашизму – и преодолела угрозу своего ядерного уничтожения со стороны той части Запада, которая была союзником (ненадежным, подлым, но все же союзником) во 2ой мировой войне. А после исчезновения опасности постепенно исчезло то ощущение необходимости жить в рамках проектируемости, которое сложилось в 30-е годы.
Революция 1917 года в среднесрочной перспективе ничего не изменила бы в России сама по себе, потому что цели ее были утопические и принципы ее не противоречили принципам укладности. Одна укладность менялась на другую, а в итоге все вернулось бы к чему-то прозападному, что и показывал НЭП. Истинная революция началась на границе 20/30 годов прошлого века, когда стали обдумывать судьбы страны и перешли к социальной инженерии, результаты которой превратили Россию в самую динамичную и одну из 2х самых влиятельных стран мира на несколько десятилетий.
А переход к «перестройке» был просто внешним проявлением уже совершившегося отката к укладности. Первоначально сложилась советская укладность – вот в этот момент общество и перешло, фактически, в состояние реставрации. Перестройка же и переход от одной укладности к другой был очень наглядным, но незначительным изменением по сравнению с уже совершившимся скрытым откатом от проектируемости к укладности.
Действительно принципиального изменения в духовной сфере в период «перестройки» не произошло, потому что уже к началу «перестройки» людьми управляли заклинаниями о «священности», «высоких устремлениях» и т.п. трескучей лабудой. Сменилась лабуда, но не принцип управлять с ее помощью. И вместо одних заклинаний полились другие – из уст тех же самых брехунов, что обрыдли всем за предперестроечные годы. Это художественно описано у В. Пелевина в «Generation «П»»:
«По телевизору между тем показывали те же самые хари, от которых всех тошнило последние двадцать лет. Теперь они говорили точь-в-точь то же самое, за что раньше сажали других, только были гораздо смелее, тверже и радикальнее. Татарский часто представлял себе Германию сорок шестого года, где доктор Геббельс истерично орет по радио о пропасти, в которую фашизм увлек нацию, бывший комендант Освенцима возглавляет комиссию по отлову нацистских преступников, генералы СС просто и доходчиво говорят о либеральных ценностях, а возглавляет всю лавочку прозревший, наконец, гауляйтер Восточной Пруссии. Татарский, конечно, ненавидел советскую власть в большинстве ее проявлений, но все же ему было непонятно – стоило ли менять империю зла на банановую республику зла, которая импортирует бананы из Финляндии».
Но откат к укладности шел одновременно с прогрессом в развитии знаний человечества, а это развитие все сильнее требует организации общества на принципах проектируемости. Поэтому преодолевать тысячелетние привычки к укладности все равно придется – не в условиях советской власти, так в постперестроечных условиях, не в России (если Россия погибнет), так в остальном мире. Мне все же представляется, что шансы России выжить и стать лидером при переходе к проектируемости очень высокие. У нас есть опыт и некоторые особенности, о которых будет сказано в главе 1.5 «. -------Особенности России».
«Перестройкой» сторонники укладности сами подорвали – в средне- и долгосрочной перспективе – свои позиции, потому что предложенный ими переход к иной укладности оказался не удачным и этим еще раз продемонстрировал, что в современных условиях непригодна ни укладность, ни ее «метод тыка» при поиске улучшений. И все их заклинания о «священности», «общечеловечности», «цивилизованности» и т.п. потихоньку девальвируют до пустых звуков.
Проблемы в СССР были, нужна была социальная инженерия и переход к проектируемости. Но перейти к непривычным (хотя и успешно испытанным) методам удастся, видимо, лишь после испытания старых и негодных методов. Пусть успешный опыт применения социальной инженерии и проектируемости был – но это был опыт в очень тяжелых условиях, эти условия удалось преодолеть с помощью новых революционных методов, но слишком тяжелы эти воспоминания, слишком непривычны новые методы.
Сторонникам укладности удалось на какое-то время внушить русским (в широком смысле – русским татарам, русским кавказцам и т.д.), что тяжесть условий 2ой трети 20 века в России была вызвана теми революционными методами, которые тогда применялись. Удалось поменять местами в головах людей причину (тяжелые условия) и следствие (революционные методы), хотя именно новые методы и смогли решить не решаемые для укладности задачи, смогли преодолеть тяжелейшие условия.
Никаких разумных выводов из неудачи «перестройки» сторонники укладности сделать не могут, потому что самостоятельные выводы, сознательное изменение общества, добровольный отход от «священных» принципов противоречит укладности. Делать же новую крупную попытку в рамках «метода тыка» сторонники укладности тоже не могут, потому что уже убедились в несостоятельности своих принципов и своей собственной. И новая попытка – в иную сторону – вызовет осуждение Запада, что невыносимо для «реформаторов», потому что они рабы его мнения, ведь для собственного мнения у них нет мозгов.
К тому же «реформы» вогнали большинство людей в ситуацию, в которой мало сил для действий, для изменений. Но и сидеть вечно в такой ситуации невозможно – рынок в нашей стране явно работает хуже доперестроечного социализма. Какой выход? Есть 3 наиболее вероятных варианта:
Первый – мы продолжаем пребывать в рынке, надеясь на снижение его паршивости до минимального уровня, чтобы придти в себя от издержек переходного периода «реформ». Ведь паршивость рынка усугубилась тяготами безвременья, тяготами привыкания к новому и плохому устройству общества. И после достижения «средней паршивости» тогда можно ставить новый эксперимент – в рамках укладности. Но «реформаторы» постараются создать проблемы, потому что попытки в рамках укладности – это «метод тыка» и издержки будут очень велики для всех – в том числе и для власть имущих. Вероятность же успеха ничтожно мала.
Второй – мы возвращаемся в социализм. Проблема в том, что в рамках социализма нам все равно придется искать пути развития и все равно встанет вопрос о переходе к проектируемости. Да и против возврата к социализму будут работать очень большие деньги и прочие ресурсы. Всё же этот путь возможен, потому что социализм лучше результатов «реформ».
И третий – мы создаем теорию и испытываем ее уже в рамках проектируемости. И, если нам удастся создать правильную теорию, то мы переведем вопрос о выборе устройства общества из разряда догм, из разряда сомнительных эмпирических аксиом, оплаченных чудовищно высокими человеческими издержками, в разряд решения, принимаемого на базе знания, пригодного для изменения мира.
Вот в третьем варианте разработка идей столкнется с куда меньшими трудностями, чем действия по нащупыванию нового пути или возврату к социализму. А переход к действиям с готовым планом позволит заранее набрать множество сторонников и согласовать их усилия. Ресурсы будут уже в значительной степени на стороне нового этапа Революции.
Понятно, что уход от укладности будет ударом по позициям «реформаторов». Привести умственные доводы в пользу своих «реформ» (по сути – в пользу укладности) они не могут и начинают мечтать, как бы им зафиксировать нынешнее положение вещей.
Вот Немцов в качестве аргумента в пользу либерализма в одном из интервью какому-то иностранному изданию (если я не ошибаюсь), заявил, что Запад платил кровью за демократию, а Россия еще не платила. Отсюда, мол, и все проблемы – не дорожит Россия демократией. Немцов не приводит умственных аргументов в пользу либерализма или демократии, а просто предлагает опираться на их «святость», их «изначальную ценность». А в качестве средства, повышающего «святость» и «ценность», берется кровь. Аргументы, очень характерные для укладности.
И ведь аргументы, характерные для укладности, действуют. Я уже отмечал, что за тысячелетия люди стали чувствительны к ним. Достаточно принять солидный вид, использовать «важные» словосочетания и т.п. приемы из арсенала «элиты», чтобы основательно повлиять на многих. Особенно если у тебя есть звания, должности и ты поддержан другими такими же брехунами в дорогих костюмах, для которых ум – ничто, а имидж – всё.
Наши «реформаторы» и являют собой замечательный пример видимости без содержания. Глаза А. Яковлева, как у доброй собаки, деловое сопение Чубайса при выступлении по телевизору – будто он так занят, что едва оторвался, бедный, чтобы прибежать на интервью. Свирепый голос Е. Гайдара, говорящего банальности – к тому же давно ошибочные. Горбачев, часами говоривший ни о чем, но исключительно солидным голосом. Ельцин, вещавший о 38 снайперах (из мультика он взял число, что ли, про 38 попугаев?), страшно вращая глазами в супер-пупер меховой шапке. Из людей с таким солидным видом чучела надо набивать на память потомкам. Не поймите меня буквально.
При этом они настолько откровенно игнорировали разум, что даже фальшивки стряпали кое-как. У Юрия Мухина дается очень убедительный разбор в книгах «Антироссийская подлость», «Крестовый поход на восток» и др. На суде против КПСС эти фальшивки не приняли (по Катынскому делу), «Секретный протокол» к пакту Молотова-Рибентропа не согласуется с заявлениями исторических персонажей и т.д. И как пропихивались эти фальшивки? Заявлениями вроде: «Эти выводы абсолютно точные и юридически безупречные». «Аргументы» веские, что и говорить… Жалко только, что все архивы испортили. Вот за такие вещи по разрушению коллективной памяти надо судить и приговаривать к самым суровым наказаниям.
У «реформаторов» налицо именно ненависть к разуму, и стремление казаться при отсутствии способности мыслить. Перефразируя шекспировского Гамлета: когда люди не могут быть, им остается только казаться. И некоторые из таких людей достигают в своей способности казаться невиданных высот. Даже если для того, чтобы казаться, надо совершать преступления. Пример субъектов, умеющих казаться, и несущих гораздо меньшую общественную опасность, чем «реформаторы» – это сексуальные маньяки, которые вызывают доверие у своих будущих жертв.
Преодолеть в себе не критичное доверие к «элите», идущее из укладности, начать ориентироваться на доводы разума – вот что полезно начать делать людям для перехода к обществу, построенному на базе проектируемости.
Данная страницы создана 2005/10, 06.