Нередко в наше время в СМИ можно встретить жалобы авторов на «нарушения справедливости», жалобы на пиратское распространение творений автора. Притом «цивилизованным подходом» эти «не справедливо» обиженные авторы считают свое «право» ставить любую цену на «свою интеллектуальную собственность». И они отказывают в доступе к этой «интеллектуальной собственности» всем тем, кто не может заплатить установленную «автором» цену – порой совершенно дикую.
Эти «авторы» забывают, что в пользу частной собственности никогда не приводилось ни одного аргумента, основанного на принципах справедливости. Хоть в какой-то степени убедительные аргументы в пользу частной собственности основываются на принципах целесообразности, а вовсе не справедливости. И факт, что капиталист распоряжается по своему усмотрению прибавочной собственностью работников, которая создаёт львиную долю «собственности», остается фактом, независимо от смены идеологии.
Тем более очевидно, что любая «интеллектуальная собственность» сейчас создается на базе знаний, выработанных за миллиарды человеко-лет другими людьми – которые в большинстве уже умерли. И наследниками этих умерших людей в плане знаний является все человечество, потому что условия для работы мыслителей, включая еду, одежду, заграничные товары и т.п. блага для мыслителей создавало человечество в целом, в том числе и «простые» люди.
Поэтому с точки зрения справедливости прибыль от интеллектуальной собственности (как и от всякой другой собственности, потому что она создается либо на базе знаний, либо изначально никому не принадлежит) надо делить между всеми живущими людьми, другое дело, что такое деление нецелесообразно.
Но то, что прибыль достается одному человеку (или немногим людям) за его «интеллектуальную собственность» – тоже нецелесообразно. Тут нужна иная правовая среда, иная организация общества. То, что я считаю перспективным в этом отношении – я высказал в общих чертах в главе 1.7 «Каким будет общество будущего?», начиная с раздела II «Логическое общество?». Там было сказано о «институтах развития», «внутреннем праве» и т. п.
Рыночные принципы вовсе не идеальны. Рассуждения, например, что «работник сам хочет» работать на подобных условиях, аналогичны утверждениям чеченских террористов, что раб сам хочет работать на террористов. У раба есть «свободный выбор»: работать на чеченских террористов или быть распиленным заживо. И у наемного исполнителя тоже есть «свободный выбор»: смириться с частной собственность и работать на условиях собственника (того или другого), или не иметь денег даже на минимальное поддержание своего духовного уровня (книги, фильмы, учеба и т.д.), всё более скатываясь к состоянию дикого зверя. А угроза лишиться возможности повышать свой духовный (в том числе умственный) уровень – это то же «распиливание заживо» уже не тела, а души человека.
Поэтому дело вовсе не в «сам хочет», а в том, что «был вынужден». И если чеченский террорист может заставить раба подписать какую угодно бумагу в рамках установленных террористами «правил», то и в условиях рынка работник вынужден подписывать ту бумагу, которая выгодна нанимателю. И если не признается легитимность подписи раба, сделанная под принуждением чеченских террористов, то нет никакой легитимности и у подписи, вырванной под принуждением «рыночных механизмов».
Обратим внимание, что рыночные механизмы вовсе не симметричны, вовсе не предоставляют равные возможности разным членам общества. Типичный ответ либералов на заявления о низкой зарплате: «Вы можете уволиться и поступить на другую работу, чтобы получать другую зарплату». А какой ответ был бы симметричным применительно к собственнику? А такой: «Если вам не нравится, что работники выкинули вас за пределы предприятия, то вы можете пойти и найти себе других работников и заработать себе другую собственность».
Именно поэтому и есть демократия, что механизмы рынка – это правила игры, которые сами по себе могут быть не легитимными в имеющихся условиях и должны быть скорректированы или вовсе заменены иными правилами. И если демократия становится фиктивной, если избрание человека зависит не от его идей, а от высоты «золотого вала», который ему надо преодолеть, то такая «демократия» тоже становится нелегитимной.
Чем больше вынужденности, тем меньше легитимности. Согласие, на самом деле, совсем не обязательно присутствует в истории. Но, если вопрос состоит в силе, то это совсем другое дело, чем согласие, чем легитимность в её нынешнем понимании. Тогда олигархи фактически вынуждены заявить (явно или неявно): «Мы тут командуем потому, что мы сильнее». И тогда не возникает умственного препятствия по их силовой ликвидации, потому что применение силы в данном случае будет столь же честным методом политической борьбы, как и их власть, основанная на силе. А успех силового взятия власти будет опровержением тезиса олигархов «мы сильнее», на котором основана их власть.
Опровержение же основания низвергнутой власти доказывает фиктивный характер этой власти и ее законов, потому что ее основание тогда – ложное. Кроме того, периодические попытки низвергнуть власть, основанную на силе, необходимы для подтверждения прав этой власти. Раз власть утверждает, что она тут сильнее всех, то она должна это доказывать на практике по мере изменения условий и смены поколений. Ведь то, что верно для одних условий, не является доказательством для других условий. То, что видело одно поколение, не обязано принимать на веру другое. К тому же борьба носит вероятностный характер и то, что не получилось сто раз, может увенчаться успехом на сто первой попытке.
Поэтому вопрос о легитимности власти, вопрос о ее опоре на согласие общества весьма серьезен. Без действительного согласия общества единственным основанием власти становится сила, а это крайне затратное и рискованное основание в современных условиях.
Раз в нашей стране были приняты законы, которым придали обратную силу, допустив приватизацию и частную собственность, раз бросили десятки миллионов людей в нищету и подвергли страну разрушению и вымиранию, то вполне допустимо принять законы с обратной силой, отменяющие это безобразие и наказывающие кучку предателей. И враньем является утверждение, что если накажут кучку, то накажут всех, потому что, мол, все нарушали закон. Враньем является приведенное утверждение потому, что есть разница между сознательным добровольным выбором и вынужденным поступком.
Одно дело, когда кучка негодяев пролоббировала преступную правовую среду к своей выгоде и совершала в ней свои – формально законные – деяния, и другое дело, что в преступной правовой среде десятки миллионов людей не могли жить с соблюдением всего этого невыполнимого преступного комплекса законов. Поэтому в одном случае мы имеем дело с преступлениями, совершенными по желанию, а в другом мы имеем дело с поступками вынужденными.
В одном случае мы имеем дело с деяниями, источником которых является в основном преступный внутренний мир кучки негодяев, а в другом случае мы имеем дело с поступками, навязанными внешними по отношению к среднему человеку обстоятельствами. Поэтому кучку негодяев нужно судить и карать, а обманутых и вынужденных к нарушению закона граждан карать не за что.
И вообще, нелепо рассуждение, что если в отношении X сделают какое-то действие, то и в отношении Y сделают такое же действие. Не надо изображать людей идиотами, люди могут отличать случай X от случая Y. Или давайте запретим газовые плиты зажигать – а то ведь иначе из этого разрешения «следует», что люди и дома поджигать будут.
Нельзя исключить, что даже внутри рыночной среды могут появиться первые институты развития и подчиненные им холдинги. (Я включаю в дальнейшие рассуждения понятия из раздела II «Логическое общество?» и следующих за ним разделов главы 1.7 «Каким будет общество будущего?»). Внутри этих холдингов будут действовать уже иные – не рыночные – механизмы. Но в ближайшей перспективе такие события практически невероятны. Достаточно указать пять причин, чтобы увидеть, насколько колоссальное время требуется для создания и укоренения первых институтов развития внутри рыночной среды:
Во-первых, новый крупный проект для будущего человечества формулируется только в последние годы, и эта моя книга тоже является попыткой в данном направлении. Этот новый проект людям надо ещё понять, свыкнуться с ним, неоднократно оспорить, поменять свои взгляды – всё это требует огромного времени;
Во-вторых, новый проект (один из которых я пытаюсь продумать и изложить в этой книге, например) может быть неверен в принципе и наверняка неверен в каких-то важных деталях. На формулирование, проверку и уточнения новой теории нужны годы, а скорее – десятилетия;
В-третьих, при практической реализации наверняка выявятся многочисленные трудности, которые потребуют уточнения теории. А переделки приведут – почти наверняка – к неудачам какого-то количества первых практических попыток по созданию институтов развития со своими холдингами;
В-четвертых, создание института развития и подчиненного ему холдинга – значительно более трудная задача, чем создание крупного предприятия. А даже создание крупного предприятия требует многих и многих лет;
В-пятых, институт развития с подчиненным ему холдингом является «государством в государстве». У него есть своё внутреннее право, и оно подразумевает наказания. Но монополия на наказания сейчас принадлежит государству. Проблема в том, что внутреннее право крайне медленно воспринимается внешними судьями. И при желании в имеющейся сейчас правовой системе работу института развития можно блокировать на такое долгое время, которое несовместимо с его экономической жизнью. А ответственность «блокировщика» будет ничтожной.
Права и обязанности всякого рода акционеров, участников и им подобных расписаны во «внешнем праве» весьма подробно. У них много прав и не очень серьезная ответственность за нарушение интересов других собственников и работников предприятия, а ужесточить наказание, ориентируясь на «внутреннее право» сейчас невозможно. Поэтому требуется серьёзное изменение «внешнего права» для того, чтобы в обществе появилась почва для негосударственных институтов развития.
Поэтому было бы крайне нереалистично полагать, что есть хорошая вероятность решения столь новой и трудной задачи быстрее, чем за несколько десятков лет. Я, во всяком случае, практического результата почти наверняка не увижу (сейчас 2004 г., а я родился в 1966 г.).
У рынка и логического общества разные основания для распоряжения имуществом и управления (через имущество) людьми. Логическое общество динамично меняет распорядителей имущества, предоставляя право на эксплуатацию тому, кто предложил наиболее полезное решение для общества. А институт собственности в рыночном обществе статичен – он привязан к конкретному лицу или группе лиц и именно это лицо/группа имеет все права на распоряжение «своим» имуществом.
Если ты способный и тебе необходимо для реализации твоих идей имущество, то ты должен его купить в условиях рынка. Ты будешь платить собственнику просто за то, что он собственник. Ты мог бы лучше обеспечить общество продукцией, чем он, но ты вынужден обеспечивать не общество, а этого некомпетентного типа.
Собственники постоянно становятся некомпетентными, потому что новые идеи и новые способные люди гораздо чаще появляются в обществе, чем в узком кружке собственников. Если даже считать, что собственников – большинство и имущество поровну поделено между ними, то это опять не меняет ситуацию в лучшую сторону – ведь распоряжаться в идеале должен самый способный, а получать доход с собственности в условиях рынка хотят даже те, кто ни черта не делает.
И собственников с их жаждой халявы можно понять – если бы окружающие уступали свое имущество «даром» на общее благо, то можно было бы и самому уступить свое имущество, но другие имеют возможность получать халяву со своего имущества в условиях рынка. Поэтому каждый собственник вынужден при своих покупках оплачивать халяву других собственников, заложенную в цены. Поэтому и каждый собственник требует «халяву» – как все вокруг – при возможности. Вот все и заняты в основном не тем, чтобы делать что-то полезное, а тем, чтоб друг друга грабить. Но в сумме от этого польза в обществе не увеличивается.
Тут как со стрельбой: Стрелять в людей – плохое дело, но если все вокруг стреляют, то не стрелять самому – еще хуже, чем стрелять, потому что «пацифисты» в таких условиях не имеют шансов на выживание. Но в целом для общества от всей этой стрельбы никакой пользы кроме вреда.
Рынок вынуждает людей ставить своей целью получение дохода от своей собственности для себя. Это резко расходится с логическим обществом, которое ориентирует людей на достижение общественной пользы.
И отнимают собственники у способных людей, которые делают что-то полезное. Но после ограбления способного человека его возможности уменьшаются, он не может создать то, что смог бы сделать не ограбленным, он не приносит ту пользу, которую мог бы принести.