Буржуй, например, живет в условиях избытка еды. У него есть обязанности - перед своими партнерами, например. Для него важно мнение окружения. А если он совсем зарвался и не реагирует на эти "условности", то для него есть пуля киллера, нанятого коллегой-бизнесменом. Но это крайний случай, обычно же чрезмерных мотиваций, от которых зависит жизнь (вроде голода) нет.
В наиболее богатых странах "золотого миллиарда" человек - обычный, даже не богач - тоже не может, вообще говоря, умереть с голоду - исключая случаи крайних патологий, когда человек вообще не может себя обслуживать. Даже если человек бездельник (или начинающий философ, писатель и т.д.), ему дадут пособие, он может пропитаться на помойке и т.д.
В странах Запада продовольственное изобилие, еда доступна каждому (разного качества, конечно, но доступна) и это правильно, потому что голод - слишком сильная мотивация, а мотивация разрушает разум, как уже отмечалось в разделе III "Автоматизм НЖ и их конфликт с мотивациями" главы 1.3 "Описание модели человека с ниточками жизни". Такая чрезмерная мотивация не поможет, а лишит человека возможности подняться со "дна" в современном обществе. И требование к России ввести жесткую мотивацию - включая голод - это стремление навязать убийственные для современного общества порядки.
Однако рыночная экономика все равно вынуждена опираться на "общечеловеческие ценности" из-за господства денежного механизма, поэтому вместо еды человека мотивируют жильем, здоровьем (возможностью медицинской помощи) и т.п. базовыми потребностями. В условиях теплого Запада, кстати, проблема жилья не является столь жестким мотиватором, как в холодной России. В России же жесткость этой мотивации не уступает жесткости мотивации голодом. Поэтому в России такую мотивацию использовать недопустимо, если не вести дело к деградации общества.
Вот и в логическом обществе необходимо обеспечивать едой - без особых ограничений, но требовать соблюдения обязанностей - не чрезмерных (кроме периодов войны, предвоенного времени и т.п. экстремальных периодов). И если ты считаешь, что должен получать больше благ - обоснуй. Не всегда люди могут обосновать, но если трудности в их сфере деятельности реальные, то со временем станет очевидным отток людей в другие сферы деятельности. Из-за этого возникнет дефицит кадров данной специальности и станет очевидной необходимость прислушаться к их мнению: снизить нагрузку, и/или увеличить их блага, и/или больше готовить таких специалистов и т.д.
Логическое общество открыто для доводов разума. Эти доводы могут быть весьма частными, касающимися очень узких человеческих групп. И если для этой группы необходимо создать что-то уникальное, имеющее внутреннюю - для этой группы - ценность, то можно подготовить что-то вроде договора и правовая система логического общества обеспечит ответственность всех этих людей друг перед другом.
Поскольку логическое общество не провоцирует сверхконцентрацию материальных ресурсов ни у какой группы лиц, то большинство людей будет располагать средствами для своих небольших частных проектов. Если необходимо, то группа может обосновать необходимость своего доступа к какой-то общественной собственности и использовать ее.
В условиях же капитализма концентрация денег у немногих резко сокращает возможности большинства разных людей удовлетворять свои разные потребности. А сконцентрированный у кого-то капитал провоцирует его заниматься делами, имеющими отношения ко многим, удовлетворять что-то одинаковое, максимально "рыночное".
Один человек (богатей) не может быть хорошим специалистом в разных областях и поэтому он склонен направлять "свои" деньги на удовлетворение наиболее общих - для покупателей - потребностей. Поэтому рынок производит усредненное дерьмо. Однако то, что является ценностью для одного человека, в наше время часто не является ценностью для другого человека. Всякие поп-звезды, которые собирают максимальные денежные суммы со своих слушателей, но "творчество" которых почти никому из людей не является действительно близким.
Хотя, если ты очень богат, то твои индивидуальные прихоти удовлетворят, но в такой ситуации находится ничтожное меньшинство. В основном же рынок работает еще более усреднено, чем социализм периода "застоя". При социализме пусть экономика гнала вал, но всякая самодеятельность, умельцы и т.п. "творчество масс" было весьма распространено.
Что капитализм, что социализм (на гос. уровне) периода "застоя" - близнецы-братья в плане своей ориентации на усредненного потребителя. Во всяком случае, это верно для подавляющего большинства потребителей. Правда, у капитализма и социализма разные базы усреднения. У социализма плюс в том, что он всё же усреднял по людям, а не по кошелькам. Капитализм же - в чистом виде, без "костылей" - согласен на смерть 100 своих бедных покупателей, если им на смену придет 1 богатый новый покупатель и заплатит больше покойников.
Сейчас зачастую эффективнее частные вопросы. А "всеобщий эквивалент" вычищает из рассмотрения уникальные особенности. В результате решения о приоритетах развития зачастую принимают богатые непрофессионалы, которые способны понять только соизмеримые для дилетанта ценности. Идеи уникальны, а сквозь призму "всеобщего эквивалента" ценность их выхолащивается. Истинная ценность может быть зачастую осознана только в диалоге разных специалистов, но как раз они во многом отстранены от выбора приоритетов в условиях рынка. Рынок оставляет слишком мало "игроков" принимающих решения, и в условиях рынка решают деньги, а не идеи.
Переквалификация людей теперь занимает время, сравнимое с их жизнью. А потребности людей стали приобретенными, отличающимися от человека к человеку. Избыточный товар раньше ты мог продать дешевле, потому что все были его потребителями, и исчезновение платежеспособного спроса одной части населения компенсировалось платежеспособным спросом другой части. Теперь, если ты удовлетворяешь чьи-то уникальные потребности, то они не эквивалентны прочим.
Потерял специфического потребителя - потерял возможность продать. Поэтому уже необходима ответственность потребителя перед производителем. Если узкая группа людей договорилась с ним, что он будет обслуживать какие-то их частные потребности, то эта группа не может его просто бросить и перейти к другому. Человеку надо время - зачастую много времени - чтобы найти новых заказчиков, чтобы поменять специализацию.
Если мы хотим, чтобы удовлетворялись уникальные потребности, то нам надо ввести правовые нормы по взаимной ответственности между специфическими потребителями и теми, кто обеспечивает их специфические нужды. Разрешить потребителям по своему первому желанию менять исполнителя, сваливая его проблемы на государство и на пособие по безработице - это, значит, разводить преступных потребителей. Такие преступные потребители делают невозможным обслуживание специфических потребностей ответственных потребителей, потому что отвлекают ресурсы общества и выкидывают их на ветер. И указанная взаимная ответственность в значительной мере расходится с рыночными принципами свободной конкуренции, с принципами либерализма.
В рыночных условиях можно, конечно, заключить контракт между 2мя сторонами, но ведь на исполнителя действует стихия рынка. И если на необходимые ему ресурсы взлетели цены, то он просто не сможет этот контракт выполнить. В условиях же логического общества рыночной конкуренции, по сути, нет. (Рыночная конкуренция может, впрочем, быть в сфере влияния такого института развития, который придерживается принципов либерализма, хотя я полагаю, что такой институт развития был бы нежизнеспособным).
В логическом обществе у людей на первом месте не своя выгода, а выгода общества - такое положение складывается не из-за всеобщей "белости" и "пушистости", а из-за соответствующей правовой системы. И произвольно поднимать цены (или иным способом ограничивать исходные возможности получить данный товар/услугу) на что-либо, без обоснований и учета интересов общества, никому не позволят. А когда намечаются какие-то серьезные изменения, то эти изменения обсуждаются и планируются публично, и эти серьезные изменения можно заранее заложить в свои расчеты. Незначительные же изменения можно предусмотреть в договорах и заложить на них небольшие резервы.
Разумеется, новые общественные отношения не столь привычны для людей, как старые. Но ведь и понятия собственности в свое время не было, оно тоже - неестественное. Одним из способов морально разложить население СССР в период "перестройки" были панегирики "чувству хозяина" в отношении частной собственности. Это, мол, такое естественное чувство, такое естественное... Но, еще более естественное чувство - взять то, что хочешь. И ведь тоже можно "обосновать" его "эффективность", как обосновывали "эффективность" "чувства хозяина".
Процитирую из раздела VI "Негодность чувства как критерия качества жизни в современном мире" главы 2.3 "Свобода воли и законы природы":
"Вопрос не в естественности, а в полезности для общества тех или иных правил. В современном обществе с огромной зависимостью людей друг от друга необходимы и соответствующие правила".
Куркульское "чувство хозяина", когда свои интересы ставятся выше конструктивных чужих потребностей (удовлетворять которые необходимо в интересах общества), уже деструктивно в серьезных делах - как и воровство. Продолжу цитату:
"Конечно, нельзя требовать от людей невозможного, вроде способности летать без всяких приспособлений. Если ты предъявляешь нереалистические требования, то издержки на принуждение превысят пользу от результата принуждения. Но учитывать интересы общества и быть способным обосновать, в чем польза общества от твоей деятельности сейчас уже вполне уместно. Постепенно и люди изменятся, для людей станет естественным через века давать общественное обоснование своим деловым начинаниям. Но до тех пор в эту будущую естественность придется "загонять" правовыми механизмами, как в свое время огнем и мечом загоняли в "естественное чувство хозяина", в правило "не укради" применительно к "чужой" собственности".
В исторический период доминирования централизации и разделения труда в Древней Греции, Древнем Риме, на Западе, прерывалось совершенствование людей, прерывалось развитие ответственности людей друг перед другом. Слишком много неопределенности в период, когда людей перебрасывали или им сами надо было уходить от одного хозяина к другому. Такие периоды не улучшают человеческий материал, а забрасывают совершенствование человека ради решения более актуальных задач разделения труда. Но поэтому на излете таких периодов получается изрядно деградировавшее в духовном отношении человеческое большинство.
Да, людям трудно переходить к "новой естественности", поэтому по возможности им можно давать какую-то компенсацию, но во главе угла должны стоять интересы общества, а не отдельного человека. Есть множество мелких отношений, которые не задевают интересы общества, и нет смысла их регулировать. Например: один хочет купить какую-то марочку у того, для кого она тоже представляет ценность. Естественно, что продавец испытывает душевный дискомфорт, расставаясь с любимой вещью, и имеет право на компенсацию за это - на договорных началах - от покупателя.
Но если от имущества/услуг одного человека зависит жизнь или духовное развитие другого человека, а первый старается нажиться на чужих проблемах, то общество обязано вмешаться. И если предоставление имущества/услуги со стороны первого человека второму человеку бесплатно или по минимальной цене в целом выгодно обществу, то необходимо принудить первого действовать в интересах общества и даже в некоторых случаях наказать его за первоначальный отказ от такого действия.
Человек - это во все большей степени носитель идей, которые бессмысленны без всего комплекса идей общества. Человека все в меньшей степени можно представить себе как нечто замкнутое, некое абсолютное "я". Куда более целостными являются системы идей общества и для этого нового "я" ("я" системы идей) необходима большая свобода, возможность беспрепятственно обращаться к разным людям - "хранилищам" и "обработчикам" информации и получать их содействие. Свободный доступ систем идей к "хранилищам" и "обработчикам" информации обеспечивается обязанностями, налагаемыми на эти "хранилища" и "обработчики".
Свобода индивидуумов входит во все больший конфликт со свободой систем идей. Свободу человека уже так же нелепо ставить на первое место, как нелепо ставить на первое место свободу его органов. Нам нужна не "расчлененка", а жизнь. И если не допускается четвертование нормальных людей ради свободы их органов, если за органами признаются обязанности перед организмом в целом, то точно также недопустима свобода человека без его ответственности перед другими людьми. Не могут жить органы без обязательной работы друг на друга, и не могут теперь жить люди без обязанностей перед людьми.
Поэтому лицемерная борьба Запада за "свободу" личности - это борьба против свободы систем идей, борьба за расчлененку и за смерть человека как носителя современных сложных умственных и духовных ценностей. Впрочем, вопрос о личности и о человеческом "я" был подробно разобран в главе 3.1 "Человеческое "я" - часть и целое".
А уж что обществу полезно, а что вредно - это нужно смотреть конкретный случай. Нелепо, например, требовать от талантливого полководца делиться своим большим пайком с полуголодным солдатом, потому что для умственной деятельности необходимы достойные условия и обществу выгодней ситуация, когда генерал имеет комфортные условия даже ценой изрядного дискомфорта солдата, чем ситуация, уравнивающая их положение.
В общем, готовых решений на все случаи жизни здесь нет, и не может быть. Будут ошибки, будут и невинно осужденные. Но если сохранить примитивные прежние правила "греби все себе", то гораздо больший вред общество будет терпеть от формально законных действий в рамках этой преступной правовой среды, чем тот вред, который оно будет терпеть в результате ошибочных решений, принятых в более тонкой правовой среде логического общества.
Статистика преступности в новой правовой среде будет хуже, но в основном потому, что в старой правовой среде многие преступления не называются преступлениями и наносят вред обществу нагло и безнаказанно. Кроме того, появится вред и от ошибок, возникших в связи с переходом к более сложной правовой среде. Однако вред от новых ошибок будет неизмеримо меньше, чем польза от справедливого наказания тех преступлений, которые в старой правовой среде преступлениями не считались.